Австрийская империя

Империя Габсбургов выдержала бури и потрясения революционной эпохи и наполеоновских войн. Устояли ее феодальная основа, абсолютистская надстройка, лоскутно-пестрая в этнорелигиозном отношении структура.

Экономическое развитие. Промышленный переворот.

В первой половине XIX в. австрийская часть империи продолжала оставаться аграрной. В сельском и лесном хозяйстве в конце XVIII в. было занято 75% населения, а к середине XIX в. его доля сократилась лишь на 3%. В Чехии и Моравии преобладало крупное помещичье землевладение и велось экстенсивное хозяйство; переход к интенсивным методам и рост урожайности наметился здесь лишь с середины века. В Далмации, Галиции и Буковине из-за дробления крестьянских хозяйств наблюдалось даже сокращение производительности и возникло аграрное

330

перенаселение. Тенденции к модернизации и интенсификации производства раньше проявились в австро-немецких провинциях. Преобладание крестьянских хозяйств, отмена личной зависимости крестьян, слабость помещичьего землевладения создали здесь более благоприятные предпосылки для капиталистической эволюции в деревне, чем во всех остальных землях империи. Крестьяне Тироля были лично свободны и даже имели представительство в ландтаге.

Австрийские крестьяне могли свободно продавать и закладывать свои наделы, выбирать себе профессию и вступать в брак. В 30—40-е годы довольно широкое распространение получили выкуп повинностей, замена барщины денежным чиншем, расслоение крестьян, выделение зажиточной верхушки, использовавшей наемную рабочую силу.

В земледелии в течение всего XIX века в целом господствовало трехполье. Существенные усовершенствования в сельскохозяйственных орудиях, применение новых типов плугов собственной австрийской конструкции позволило повысить урожайность зерновых за полстолетие с 8 ц с одного гектара до 10 ц (это было меньше, чем в Англии и Франции, но на уровне урожайности в Германии, Швейцарии, Швеции). Ускорилось распространение кукурузы и в особенности картофеля (в первую очередь в Тироле, Штирии, Каринтии), ставшего важнейшим продуктом питания бедноты. В горных провинциях с их великолепными альпийскими лугами успешно развивалось животноводство, преимущественно мясное.

Все это создало экономические предпосылки быстрого роста населения. Его численность в австрийской части империи увеличилась с 5—6 млн. человек в середине XVIII в. до 18 млн. в 1847—1848 гг.

В начале XIX в. еще отсутствовали экономические, социальные и технические предпосылки промышленного переворота. В 1816 г. была завезена первая паровая машина из Англии, установленная на платочной фабрике в Брно. Внедрение парового двигателя в промышленность и транспорт относится к 30—40 годам. Благодаря географической близости к Западной Европе и удобным речным путям чешские земли и Нижняя Австрия раньше и быстрее других районов включились в мировой торгово-экономический оборот. Разрушение средневековых форм промышленной деятельности здесь происходило интенсивнее и быстрее, чем в остальных землях. Наряду с казенными и помещичьими мануфактурами чаще стали появляться мануфактуры и фабрики, основанные предпринимателями из буржуазии.

Первая в империи фабрика (прядильная) была построена в Чехии английским предпринимателем. Вслед за текстильной промышленностью постепенно к машинному производству стали переходить металлургия и стекольное производство. Применение кокса, начавшееся с 20-х годов, позволило в 30—40-е годы удвоить производство чугуна, а добыча угля выросла вчетверо. Вытеснение древесного угля каменным в качестве основного вида топлива было связано с быстрым внедрением парового двигателя в промышленность и на транспорте, включая речной (на Дунае) и морской. Число паровых машин достигло к середине века 900 (в начале 30-х годов их было всего 11), причем значительная часть этих машин была отечественного производства.

Первый этап промышленного переворота отличался двумя существенными особенностями. Во-первых, его развитие шло неравномерно в отдельных провинциях: в середине XIX в. на долю чешских земель приходилось 34% промышленной продукции, Ломбардо-Венецианского королевства — 27, Нижней Австрии и остальных наследственных земель— 15, Галиции — 7,5%. Во-вторых, доминировало текстильное производство, дававшее около половины всей промышленной продукции.

Первая небольшая железнодорожная ветка была проложена в 1828 г., т. е. спустя три года после открытия первой железной дороги в Англии. Строились железнодорожные линии прежде всего от Вены к Чехии — сначала до Брно, затем до Праги и лишь после этого в Грац. Первые локомотивы были куплены в Англии, но уже в 40-х годах удалось наладить собственное производство паровозов и вагонов. К середине века протяженность железных дорог составила 1357 км.

Таким образом, к 40-м годам XIX в. вопреки тормозившей общественный про-

331

гресс феодально-абсолютистской надстройке возникли новые производительные силы, которые ломали и разрушали старые феодальные структуры. Тем нетерпимее становилась вся политическая система абсолютизма, обслуживавшая интересы казны, крупного землевладения, крупных банков, сковывавшая предпринимательскую инициативу новых социальных сил общества, поднимавшихся с развитием капитализма: промышленной, торговой буржуазии и зажиточных слоев крестьянства.

Экономика Венгрии развивалась в условиях менее благоприятных и более сложных, чем в австрийских, чешских и североитальянских землях. Здесь, в отличие от наследственных земель, господство феодализма и сословных учреждений было более прочным. Экономическая мощь и политическое влияние дворянства, сохранившиеся почти в нетронутом виде в начале XIX в.— не в последнюю очередь благодаря союзу венгерской аристократии с чужеземным абсолютизмом,— представляли основную причину отсталости страны и препятствовали ее преодолению.

В длительном отставании экономики стран венгерского королевства существенно повинна и дискриминационная в своей основе таможенно-тарифная политика венского двора, которая начиная с 40—50-х годов XVIII в. сознательно использовалась с целью сдерживать развитие потенциально конкурентоспособных отраслей производства в восточной части империи. Венский двор ограничивал внешнеторговые связи королевства, с тем чтобы превратить его в аграрно-сырьевой придаток Австрии и в монопольный рынок сбыта ее промышленности. Иностранные товары, импортируемые Венгрией, облагались очень высокими пошлинами (до 30% их стоимости), тогда как с австрийских товаров пошлины вовсе не взимались или составляли не более 5%. Для вывоза венгерских товаров за границу требовалось особое разрешение венских властей, а пошлины даже на продукты венгерского сельского хозяйства, ввозимые в Австрию, снижались лишь в том случае, если эти продукты не конкурировали с австрийскими и чешскими. Прямым следствием такой политики явились упадок с конца XVIII в. текстильного производства в Венгрии, а также слабое развитие здесь мануфактур.

Тем не менее экономический подъем, особенно значительный в 30—40-е годы, был заметен и в этой стране, опутанной множеством оков феодализма. Несмотря на свирепствовавшие в указанные десятилетия эпидемии, унесшие полмиллиона жизней, к 1846 г. население королевства (включая Трансильванию и Хорватию) составило 14,5 млн. человек против 9,3 млн. в 1787 г. Ускорился рост городского населения (накануне революции оно достигало 2 млн.), крупнейший город Пешт насчитывал уже 110 тыс. жителей. В промышленном производстве было занято всего 5% населения. В 30—40-е годы в Венгрии появились довольно крупные, оснащенные паровыми машинами предприятия, главным образом мукомольные и сахароваренные, но также и производившие сельскохозяйственные орудия и агрегаты. В 1846 г. начали прокладываться первые километры железных дорог.

Прогресс коснулся и основной отрасли венгерской экономики — сельского хозяйства. Расширились пахотные угодья, главным образом путем обводнения и осушения болот, сокращения площади пастбищ и лугов. Улучшение агротехники и земледельческих орудий позволило повысить урожайность. Значительно увеличилось производство технических культур, в том числе новых — картофеля, табака, риса, индиго. По сравнению с концом XVIII  в. сборы урожая удвоились, поголовье скота увеличилось в пять раз. Военная конъюнктура конца XVIII — начала

XIX  в., а затем ускорившееся развитие промышленности в австрийских и чешских землях обеспечили устойчивый рынок сбыта венгерской сельскохозяйственной продукции и некоторых видов промышленных изделий.

Среди новых явлений экономической жизни одним из особенно важных был рост товарности как помещичьего, так и крестьянского хозяйства. На базе расширения внутреннего рынка и оживления торгово-экономических отношений между отдельными районами в 40-х годах возникли первые кредитные учреждения: сберегательные кассы и банки, которые, однако, не могли обеспечить растущие потребности

332

экономики. Отсутствие источников дешевого и обильного кредита было одним из факторов, тормозивших замену в хозяйстве помещиков непродуктивного, но дарового барщинного труда крепостных трудом наемным, применение в сельском хозяйстве машин и механизмов. Большинство помещиков искали выхода в экстенсивных методах хозяйствования, в усилении феодальной эксплуатации (прежде всего барщины), в расширении барской запашки путем захвата крестьянских земель. Все в конечном счете упиралось в отсутствие буржуазной собственности на землю (более 80% ее принадлежало дворянству), в сохранение феодально-крепостнического гнета.

Основная масса земельных владений была выключена из обращения и не могла служить базой для кредитно-ссудных операций, поскольку крестьяне не имели права собственности даже на свои наделы, а дворянская собственность по традиционному майоратному праву была неотчуждаема и не могла, таким образом, служить залогом для кредита. Однако общая площадь земель, находившихся фактически в крестьянском пользовании, была довольно значительной — до 72% пашни и лугов.

Внешняя и внутренняя политика.

Международное положение Австрийской империи, вновь возвратившей себе во время Венского конгресса ранг великой державы, никогда не было столь прочным, как в период 1815—1847 гг. Внешних войн она не вела вплоть до 1859 г. Ее влияние распространялось далеко за пределами владений Габсбургов. Опираясь на союз с реакционными монархиями Европы, Австрия преследовала и подавляла освободительные движения на всем континенте от Пиренеев до Балкан. В качестве влиятельнейшего члена Германского союза и постоянного председателя союзного сейма она противодействовала торжеству буржуазных порядков в Германии, став гарантом раздробленности этой страны и сохранения в ней феодально-абсолютистских режимов. Такую же роль Австрия играла в Италии. Над континентом витал зловещий дух К. Меттерниха, раскинувшего сети шпионажа, тайных интриг, осведомительства по всей Европе.

С именем канцлера (с 1821 г.) К. Меттерниха, «великого инквизитора Европы», как его стали называть в 20-х годах, связано подавление австрийскими войсками революций 1820/21 и 1831 гг. в Италии, организация контрреволюционной интервенции на Пиренейском полуострове. Во многих европейских столицах, особенно в германских и итальянских, его усилиями были организованы «черные кабинеты», в которых лучшие знатоки своего дела трудились над дешифровкой дипломатических донесений и писем, перехваченных агентами Меттерниха. Но с особой изощренностью меттерниховская система внедрялась в самой Австрии, ставшей, по словам Ф. Энгельса, «...страной, которая до марта 1848 г. была почти так же недоступна взорам иностранцев, как Китай до последней войны с Англией» 27.

Всемогущая цензура наглухо закрыла Австрию для книг немецких классиков — Лессинга, Шиллера, Гете, на театральные подмостки не допускался «Гамлет» и вообще любая пьеса, которая могла бы внушить австрийцам мысль о возможности свержения и убийства монархов. На сцене и в печатных изданиях мошенниками, всякими отрицательными персонажами могли быть только люди рангом ниже барона. Газеты и анонимные брошюры, критиковавшие нетерпимые порядки и произвол в Австрии, вольнодумствующие австрийцы публиковали в Лейпциге, а то и в далекой Бельгии.

Император Франц и Меттерних, пережившие бурные потрясения эпохи Великой французской революции и наполеоновских войн, на всю жизнь сохранили непреодолимый страх перед революцией, и этим страхом определялся каждый их шаг как государственных деятелей. Такие понятия, как «конституция», «народ», были абсолютно несовместимы с меттерниховской системой правления. Конституция — любая, даже монархическая,— являлась в глазах К. Меттерниха «легализованной революцией», и когда ему однажды показали французскую газету, в которой говорилось о желательности введения в Австрии конституции, князь искренно изумился: «Жалкие советчики, тот, кто желает дать Австрии конституцию, должен сначала сотво-

27 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8. С. 30.

333

рить австрийский народ!» Под стать министру был его венценосный господин, убежденный в том, что он является наместником бога на земле и несет перед ним единоличную ответственность за «спокойствие и порядок» в подвластной ему империи.

Июльская революция во Франции, а затем революция в Бельгии и польское восстание 1830—1831 гг. опрокинули расчеты реакции, и это стало очевидным для самих творцов меттерниховского режима. Узнав о начале революции в Париже, канцлер констатировал: «Уничтожено дело всей моей жизни!» — и, все еще надеясь на солидарность легитимных монархов, предложил организовать вооруженную интервенцию во Францию и Бельгию. Времена, однако, изменились, и предложение канцлера не нашло отклика у европейских монархов.

В либерально настроенных кругах австрийского общества июльские события во Франции были восприняты с энтузиазмом. Вопреки цензуре и полицейским гонениям французами откровенно восхищались, родилась надежда, что международные осложнения и война помогут австрийцам сбросить меттерниховское ярмо. В Вене и других городах широко распространялась ввозившаяся из-за границы запрещенная литература. Не случайно 30—40-е годы, т. е. период, предшествовавший начавшейся в марте 1848 г. революции, вошел в австрийскую историю как «предмар-товский», ибо глухое брожение охватило все общество в целом, сверху донизу, и необходимость коренных социальных и политических реформ стала очевидной для всех, за исключением узкого круга правящей элиты.

Появились первые признаки недовольства и самого бесправного, обездоленного социального слоя — только начинавшего формироваться пролетариата. Стихийное возмущение фабричных рабочих в эти десятилетия, как и в других странах, обращалось против машин и станков, в которых рабочие наивно видели первопричину своих бедствий. Во второй половине 40-х годов, когда хлеб и другие продукты стали непомерно дороги, венские рабочие начали выходить на улицу, громить булочные. Несмотря на неорганизованность и стихийность выступлений рабочих, именно в этот период Австрия сделала первые шаги в области фабричного законодательства. В 1842 г. был принят первый закон по ограничению эксплуатации детского труда: установлен максимум рабочего дня для 9— 12-летних—10 часов, и для 12—16-летних — 12 часов; детей 9—12 лет разрешалось отныне принимать на работу лишь в том случае, если они уже учились в школе не менее трех лет; запрещалось заставлять детей работать в ночную смену.

Национальный вопрос.

Наряду с социальными конфликтами, тесно с ними переплетаясь, на первый план стал выходить и национальный вопрос. В 30—40-е годы XIX в. наступил новый этап в развитии освободительных движений многочисленных угнетенных народов империи, связанный с ускорением перехода от феодализма к капитализму и с процессом формирования (с разной степенью интенсивности) наций буржуазной эпохи. Мощным внешним толчком для развертывания этих процессов послужили Июльская революция во Франции и восстание в Польше в 1830— 1831 гг. Под непосредственным влиянием польского восстания в соседних с ним областях Венгерского королевства в 1831 г. вспыхнули крупные антифеодальные волнения словацких, украинских, венгерских, отчасти влашских крестьян, которые охватили обширные районы северо-запада Венгерского королевства и Тран-сильвании. Эти волнения получили названия «холерного бунта» (они развернулись в условиях эпидемии холеры, которая еще более ухудшила положение крестьян). Одновременно в десятках комитатов развернулось движение солидарности с польскими повстанцами.

Новая обстановка побудила правящие круги «усовершенствовать» систему национального угнетения, опиравшуюся на принцип «разделяй и властвуй!», сделала ее более гибкой и дифференцированной, с тем чтобы, используя существовавшие между отдельными национальными движениями противоречия, расправиться с ними в отдельности.

В 40-е годы Вена сделала ряд уступок хорватскому, чешскому, сербскому, отчасти словацкому национальным движениям, разрешив издание либерально-национальных газет и оказав известную поддержку

культурно-просветительной деятельности. В 1843 г. Меттерних представил императору специальный меморандум, в котором рекомендовал учредить особый «надзор» в империи над движением славян для того, чтобы исключить возможное влияние на него освободительного движения в Польше и «необузданности мадьяризма». В перспективе имелось в виду в случае необходимости непосредственно использовать славян в борьбе против венгерского движения. С целью противопоставления освободительных движений поляков и украинцев в Галиции австрийский абсолютизм поощрял то одну, то другую сторону.

Иную политику, более дифференцированную и терпимую, абсолютизм проводил в отношении чешского движения. Считая его наиболее лояльным из всех национальных движений, Меттерних не препятствовал культурно-просветительной деятельности чехов и вместе с министром — чехом Ф. Коловратом-Либштейнским — покровительствовал созданию чешского музея, «чешской матицы» и т. д.

Представители австрийской либеральной буржуазии, занимая прогрессивные позиции в вопросах социальных и политических реформ, враждебно относились к национальным движениям. Нарождавшийся национализм господствующего немецкого элемента носил двойственный характер, сочетая общеимперский патриотизм с уже появлявшимися элементами австро-немецкого национализма, едва начинавшего отделяться от общегерманской общности. Однако нерешенность немецкого национального вопроса и то обстоятельство, что Австрия продолжала входить в состав Германского союза, серьезно затрудняли процесс формирования национального самосознания австрийских немцев. Но уже в 30-х годах в либеральных кругах высказывалось мнение, что у австрийских немцев с остальными немцами нет ничего общего, кроме языка; у них разные нравы, обычаи, чувства, и потому ошибочно их причислять к немцам Германии. Своеобразным было их положение и в этнонациональной структуре империи не только потому, что они составляли меньшинство населения, но и потому, что немецкоязычные жители были рассеяны по всей территории империи. Кроме собственно Австрии значительное число их жило на северо-западной окраине Чехии (Судеты), на юге Венгрии, в ряде районов Галиции, Трансильвании. Почти всюду они составляли значительную долю городского населения. По приблизительным данным, к середине века население империи по национальному признаку распределялось следующим образом: немцы— 7917 тыс., мадьяры — 5419 тыс., итальянцы — 5042 тыс., румыны — 2 640 тыс., чехи — 4 053 тыс., словаки — 1722 тыс., поляки — 2183 тыс., украинцы — 2622 тыс., хорваты и сербы — 2619 тыс., словенцы — 1081 тыс.

Существенное значение имел тот факт, что в империи проживало около 15 млн. славян, что придавало славянской проблеме особую остроту. Наличие столь большого числа славян, пробуждение их к национальной жизни, а также усилившаяся пропаганда всеславянских идей порождали в правящих кругах страх перед панславизмом несмотря на то, что официальная Россия не помышляла об объединении славян и не собиралась разрушать империю Габсбургов путем поддержки освободительных движений славянских народов. Но главную опасность целостности монархии ее правители видели в освободительном движении венгров.

Нарастание венгерского освободительного движения.

Силу этому движению придавали не только вековые традиции антиавстрийских освободительных войн и восстаний, но и высокая степень политической организованности руководящего слоя венгерского общества — дворянства, а также сохранение существенных атрибутов государственности. В ходе разложения феодализма, постепенного развития капиталистических отношений, ускорившегося в 30—40-е годы XIX в., и обуржуазивания среднепоместного дворянства, взявшего на себя и политические функции национальной буржуазии, борьба за восстановление независимости Венгрии против австрийского абсолютизма наполнялась антифеодальным содержанием.

Обширную программу постепенной модернизации венгерского феодального общества, в особенности его экономических основ, разработал и выдвинул в начале 30-х годов XIX в. молодой граф Иштван Сечени (1791 —1860). Видный деятель вен-

герского либерального дворянства, он обратил на себя внимание всей страны еще в 1825 г., когда пожертвовал в пользу создания Венгерской Академии наук годовой доход со своих огромных поместий. С его именем связаны также строительство цепного моста через Дунай, и сегодня украшающего венгерскую столицу, осуществление первых значительных по масштабам работ по регулированию стока Дуная и Тиссы, налаживание пароходного сообщения по Дунаю, создание ряда финансовых и экономических учреждений и пр. Но основное значение имело теоретическое обоснование им необходимости капиталистических преобразований. Программа Сечени предусматривала ликвидацию крепостничества, замену барщинного труда трудом наемным при условии выплаты компенсации помещикам, отмену цехов и поощрение отечественной промышленности, учреждение Национального банка и создание широкой сети сберкасс и других денежных учреждений. Сечени при этом был глубоко убежден, что вывести страну из средневековой отсталости можно и должно при сохранении руководящей роли аристократии и в союзе с Габсбургской династией.

В возглавленном среднепоместным дворянством оппозиционном движении усиливалось влияние его левого крыла во главе с горячим патриотом адвокатом Лайошем Кошутом (1802—1894) и его соратниками. Борьба за национальные цели и идеалы все более сливалась с социально-экономическими и политическими устремлениями, направленными на установление буржуазно-капиталистического строя. Поэтому и называется этот период в венгерской истории (30—40-е годы XIX в.) «эпохой реформ». Оппозиции удалось поставить на службу указанным целям средневековые лозунги и учреждения: сословную конституцию, которая признавалась и Габсбургской династией и мешала последней превратить Венгрию в обыкновенную имперскую провинцию. «В период с 1830 до 1848 г. в одной только Венгрии, — писал Ф. Энгельс в 1849 г., — была более деятельная политическая жизнь, чем во всей Германии, и феодальные формы старой венгерской конституции были лучше использованы в интересах демократии, чем современные формы южногерманских конституций» 28.

В отличие от Австрии, где не было никаких легальных форумов для политической деятельности, в Венгрии через государственное собрание и комитатские собрания открыто и легально формировалось общественное мнение, разрабатывались политические платформы, оппозиция имела свои печатные органы. В 1847 г. образовались две политические партии — консервативная и оппозиционная. Эта деятельность буржуазно-либеральной оппозиции сыграла большую роль в идейно-политической подготовке революции, и ей не могли помешать преследования, аресты и тюремные заключения Кошута и других лидеров. Через свою газету «Пешти Хирлап» (с 1841 г.) Кошут неустанно пропагандировал идеи освобождения крепостных и ликвидации путем выкупа феодальных повинностей, завоевания государственной независимости. С присущим ему даром красноречия он убеждал своих соотечественников в необходимости создания национальной промышленности во имя достижения полной свободы и независимости родины.

В лагере антиабсолютистской и антифеодальной оппозиции начало складываться революционно-демократическое крыло, правда, далеко не столь сильное и влиятельное, как либеральное, во главе с сыном крепостного, убежденным защитником интересов трудового народа Михаем Танчи-чем и поэтом-революционером Шандором Петёфи. Оба они были поклонниками Великой французской революции и находились под влиянием идей утопистов-коммунистов, чьи произведения хорошо знали.

В условиях нарастания общественно-политического движения, в тесной связи с ним развивалась венгерская национальная культура. Наиболее важным в первой половине XIX в. явилось создание современного венгерского языка. В 1825 г. по инициативе И. Сечени была основана Венгерская Академия наук, главной задачей которой было развитие языка и литературы. К 40-м годам венгерский язык стал официальным языком вместо средневековой латыни. Формировавшаяся националь-

28 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.

336

ная литература, как и культура в целом, была тесно связана с потребностями социального и национального прогресса. В произведениях Йожефа Этвеша, первого видного представителя венгерского романтизма и активного участника национально-освободительного движения в 30—40-х годах XIX в., содержалась беспощадная критика современных ему феодальных порядков. На 40-е годы приходится творчество Шандора Петёфи (1823—1849), великого поэта и революционера, пламенного венгерского патриота и певца «мировой свободы».

Переходная от феодализма к капитализму эпоха, закономерно сопровождавшаяся формированием современных этносоциальных общностей, стала и временем зарождения идеологии буржуазного национализма. Его различные течения находились между собой в сложном взаимодействии и, как правило, конфликтовали друг с другом. Буржуазный национализм мадьяр, острием своим направленный прежде всего против австрийского абсолютизма, затрагивал так или иначе интересы и национальные чувства других народов Венгерского королевства. Справедливая борьба против германизации и за введение в качестве официального языка вместо средневековой мертвой латыни живого, динамично развивавшегося венгерского языка служила делу прогресса. Однако расширение сферы употребления венгерского языка в условиях многонациональной страны, не сопровождавшееся признанием прав остальных языков, навязывание венгерского языка другим народам становились источником новых конфликтов. Согласно законам, принятым Государственным собранием в 30—40-годы, общественные должности и диплом адвоката могли получить лишь лица, владевшие венгерским языком, метрические записи (акты гражданского состояния) должны были вестись только на этом языке. Славяне и румыны, национальное движение которых набирало силу, естественно, не желали мириться с ущемлением своих прав, отстаивали свои национальные интересы.

Формировавшаяся венгерская буржуазная нация, борясь за свое самоутверждение, не желала считаться со столь же законными стремлениями других народов.

При этом даже наиболее прогрессивные из венгерских лидеров были убеждены, что введение буржуазных свобод и проведение реформ сами по себе могут и должны удовлетворить все народы Венгрии, побудить их признать мадьярскую гегемонию и отказаться от национальной борьбы. Спустя несколько лет это глубочайшее заблуждение обернулось страшной трагедией для всей Венгрии.

Таким образом, народы Венгрии, несмотря на общую заинтересованность в совместной борьбе за уничтожение австрийского абсолютизма, шли к революции 1848 г. не сомкнутым строем, а разделенные межнациональными противоречиями.